Дыбр о каменной голове

Текст скопирован отсюда: http://maria-gorynceva.livejournal.com/61976.html

Дыбр навеян вот этой ветвью обсуждения:http://victorsolkin.livejournal.com/66798.html?thread=631534#t631534

Конечно, осязать статую ладонями, особенно если скульптура из мрамора - наслаждение удивительное, совсем не похожее на прикосновение к отзывчивому человеческому телу, но чем-то к нему приближающееся. Однако в музеях делать этого нельзя. А рука всё равно невольно тянется к мраморной чистоте, именно потому, что запретно. Мой палец с детства манили глаза статуй, подобно розочке из крема, упомянутой здесь: http://maria-gorynceva.livejournal.com/46770.html . Однако тогда же, в детстве, мама объяснила мне, что тыкать пальчиком в глазки скульптурам недопустимо, а уж служители музея такого варварства (она так и сказала - "варварство") совершенно не поймут.

У меня не было сначала случая, а потом и желания проверять мамину правоту. После того, как у нас дома не только меня, но и всех гостей заставляли мыть руки, чтобы взяться за альбом с репродукциями, а грампластинки брали только двумя руками за рёбра, чтобы не оставить на играющей поверхности жирных следов, мне не приходило в голову что-либо трогать в музеях. Ну, разве что если в заасниках дадут. Доводилось как-то прясть на музейной прялке, облачённой в музейный старообрядческий костюм. Доводилось нести книжные артефакты XVI - XVII века в убогой брезентовой котомке. А в остальном мои тактильные контакы с музейными экспонатами исключительно бедны. Эрмитаж я очень люблю, однако, как ни странно, в нём очень мало вещей, которые мне хотелось бы потрогать руками. Пожалуй, в двадцать лет мне страшно хотелось повозить ладонью по лазуритово-коралловой поверхности столика "Морское дно" (флорентийская мозаика, стоит теперь, как сказали смотрительницы, в Адмиралтействе (?) ), повертеть и поннюхать средневековую плакетку из слоновой кости "Страсти Христовы" (у Иуды там так живописно вываливаются кишочки), да ещё притягивает руку белоснежная ягодица одной из крутопопых барышень Кановы. Видимо, я слишком благоговею перед Эрмитажем.

А вот в юности, в Киевском музее западного и восточного искусства со мной было необычное приключение. Было мне шестнадцать лет, маминой тётушке, у которой я тогда гостила, было не до меня - она днём работала, а я была от этого совершенно счастлива, потому что впервые в жизни упивалась полной самостоятельностью, да ещё в чужом городе. Тётушка утром советовала мне, куда можно сходить, и я устраивала себе восхитительные экскурсии. В музее западного и восточного искусства было много интересного. Я бродила по экспозициям и блаженствовала. Я ничего не пропускала. Я не помню, где я увидела его. Кажется, это было возле лестницы на второй этаж, там тоже было несколько экспонатов, но за давностию лет не поручусь. Это был фрагмент греческой скульптуры, по-моему, эллинистического периода, если даже не более поздней. Ничего особенного: просто голова юноши из розоватого мрамора, чуть меньше натуральной величины, помещённая на высокую подставку безо всякой защиты (надо думать, посетители тогда проявляли меньший вандализм и, наверное, не пытались присвоить экспонат).

Голова как голова - сколько таких раскидано по всем музеям мира? Но чёрт же дёрнул меня перед нею остановиться! Я смотрела на пустые каменные глазницы, на аккуратный, невыразительный носик, на пухлые губы - и вдруг почувствовала, что скульптура обладает своим странным магнетизмом, и меня совершенно неодолимо тянет к ней. Так неодолимо, как сказочных героев притягивает зов нездешних сил. Мне захотелось нагнуться и поцеловать эту голову в каменные губы. Я одновременно понимала всю абсурдность этого желания, и в то же время едва имела силы ему противиться. Каменный идол тянул меня к себе, как мощный магнит. Если бы я была романтическим писателем, я бы написала, что скрежетала зубами - и это было почти правдой.

Конечно, барышня в шестнадцать лет - это существо, сотрясаемое гормональными бурями и накрываемое с головой всевозможными дурацкими фантазиями. Однако это не был порыв эротического безумия - это было именно сокрушительное желание тактильного ощущения от соприкосновения живого с каменным. А откуда-то из глубины брезжила страшная мысль: а что, если мраморные губы на мой поцелуй ответят? (К тому времени я уже прочла "Венеру Илльскую").

Не помню, что произошло дальше - то ли смотритель наконец появился, то ли мой внутренний слух расслышал причитания Строгого Родителя о том, что будет, если я всё-таки это сделаю, а меня застинут - и как я буду это объяснять? Как бы там ни было, мне удалось вырваться из гипнотического поля незрячих каменых глаз и быстренько взбежать наверх.

Обратно я тоже спускалась стремительно, старательно не глядя на роковую голову. Потом, несколько лет спустя, уже студенткой, я приходила к нему. Но у него больше не было власти надо мной.