Дыбр о вечно-женственном. Апология Елены Минчёнок. Ч.2.

На фото: девушки на выданье. 1910-е гг., Архангельская губ.


Ч. 1 http://maria-gorynceva.livejournal.com/64044.html

Возвращаясь вчерашнему: моё маленькое изыскание, будучи ограничено форматом ЖЖ, не претендует на глубину, являясь скорее сводом моих мыслей по поводу и наблюдений. Для более масштабных обобщений потребовалось бы изучить литературу и приводить ссылки (тайно надеюсь, что ссылками меня снабдят сами благодарные читатели).

Ещё одно маленькое замечание к вчерашнему тексту: когда русские мужчины, делая своим дамам комплимент, сравнивают их с представительницами других народов, тогда имеет место, помимо того, о чём я уже писала, и классическая сакрализация «чужого», с приписыванием всему, что представляет «чужое», черт нуминозных. Однако экстраполяция «чужой» нуминозности на русских женщин неизбежно подразумевает, что собственной нуминозностью они не обладают.

Обратимся теперь ко второму мессаджу теста Елены Минчёнок:
2. Русские женщины лишены вкуса в формировании своего внешнего облика, но, тем не менее, стремятся казаться «красивыми» изо всех сил и всегда, так как это повышает их шансы на брачном рынке.

Опять же постараемся понять, какие мифоритуальные струны общества задел этот мессадж.
Общим местом этнографических исследований народного костюма и трудов по истории моды является утверждение, что одежда, помимо сугубо практической роли, играет важную структурообразующую функцию в восприятии человека социумом и самим собой. Иными словами, человек, его телесность в мифоритуальном коде формируется именно одеждой*. (В культурах, не знающих одежды вообще, такую структурирующую роль играют украшения и/или раскрашивание тел. Например, ещё в 70-х гг. в бассейне Амазонки встречались индейские племена, представители которых не носили даже травяных юбочек или фаллокриптов. Триба тасадай манубе (Малайзия) не носит никакой одежды до сих пор.) Даже само тело может рассматриваться символически как одежда, облекающая душу и сбрасываемая в момент смерти человека. В Библии (Быт., 3.21) Господь облекает Адама и Еву «в ризы кожаные», т.е. в физическое тело, согласно толкованию Святых Отцов (например, Иоанна Дамаскина). Таким образом, с точки зрения символической и мифоритуальной тело и одежда взаимозаменяемы.

А что такое нарядная одежда, поскольку в тексте Елены Минчёнок иронически упоминается именно она («блузочка со стразиками»)? Если одежда как таковая играет структурирующую роль, неся в своём покрое и декоре социовозрастную информацию о том, кто её носит, то одежда праздничная, помимо этой функции, ещё призвана вывести человека за пределы обыденной реальности, сделать его «своим» в праздничном пространственно-временном континууме, который обязательно должен быть отмечен единением празднующего коллектива (праздник в одиночку и в наши дни не считается праздником – что уж говорить, например, о русской деревне XIX века?). Праздник, как неоднократно отмечали этнографы, исследовавшие разные культуры – это такая ритуально обусловленная ситуация во времени и пространстве, которая снимает очень многие коды обыденного, профанического поведения и сакрализует окружающую реальность, сообщая всему, включая и самих празднующих, оттенок нуминозности (по восточнославянским культурам есть ряд хороших работ Альберта Кашфулловича Байбурина и Андрея Львовича Топоркова – как совместных, так и написанных раздельно). Человек, чьё тело не марикровано меткой праздничности (одеждой), не просто уныл и неприличен – он опасен, потому что ритуально «чужд», принадлежа к профанному миру. Именно в этом одна из причин, по какой бедные девушки в русских деревнях (буквально по всей России) брали
праздничные наряды взаймы у богатых соседок, а потом отрабатывали прокат костюма на соседских работах.

Золото, блёстки, яркая вышивка и яркие ткани играли большую роль в создании праздничной маркировки – прежде всего потому, что и золото, и блёстки, и красный цвет формировали коннотацию с солнечным началом, а значит – с жизненной силой. У красного цвета было ещё несколько семантических пластов, среди которых – указание на обретение детородной функции незамужней девушкой и сохранение этой функции у замужней женщины (цвет крови – намёк на регулы).

Хотим мы того, или нет, но обилие ярко, нарядно одетых девушек и женщин на улицах
наших городов пробуждает древнюю память о праздничных «метках тела», вынося нас как бы в континуум вечного праздника. Рискну предположить, что «вечный праздник» стал необходим нашему обществу по нескольким причинам. Первая и самая главная – пребывание огромной массы людей в постоянно стрессирующих условиях постсоветского бытия. «Вечный праздник» носит характер психологической компенсации. Кроме того, здесь, возможно, повинен и развившийся в 90-е гг. комплекс национальной неполноценности. Нарядный человек, приобретая праздничный отпечаток нуминозности, редуцирует свой психологический дискомфорт, связанный с названным комплексом, либо вовсе избавляется от него.

Есть и вполне практические причины тяги «русских баб» к нарядам и иным способам формирования своей телесности (макияж, причёска, маникюр). Это, прежде всего расслоение общества по уровню доходов. Нарядная одежда, особенно такая, какую сам владелец считает богатой, должна служить опознавательным знаком «успешности». Есть и ещё одна вполне прагматическая причина, о которой Елена Минчёнок как человек достаточно молодой и «столичный» (ставлю в кавычки, поскольку не знаю реальной биографии Е.М., но знаю, что нынешний её локус – Северная столица) может не знать. В советское время, наполненное дефицитом всего, в том числе и товаров для женщин, особенно в провинции, милая женская привычка чистить пёрышки во что бы то ни стало, несмотря ни на какие дефициты, была родом своеобразной женской фронды, наглядным выражением протеста против того, чтобы считаться не Вашим величеством Женщиной, а рабочей единицей и товарищем. Предлагаю не обсуждать этот тезис здесь, поскольку такого рода представления строились в значительной степени на абсолютно мифологических представлениях о том, как живут женщины в других странах, особенно капиталистических, однако в отсутствие выбора товаров для женщин структурирование своей внешности играло роль некоего ритуала. После Перестройки, с появлением выбора тканей, одежды, обуви, косметики, аксессуаров, женщины, привыкшие в борьбе обретать право своё на структурированную внешность, пустились, что называется, во все тяжкие. Возможность покупать товары появилась у многих, а вот как ими пользоваться, научиться было негде. Отсюда некоторая морфологическая избыточность, которую можно отметить в нарядной толпе летом. Молодые девушки и женщины, наряжающиеся на вынос мусора и не выходящие из дома без макияжа – это дочери тех матерей, которым выпала
радость дожить до «вечного праздника» с люрексом.

Что же совершила Елена Минчёнок? Она, по сути, десакрализовала всенародное «праздничное тело». Обратите внимание, «праздничное тело» в её ироничном высказывании умышленно ставится в нелепую, оксюморонную ситуацию: «блузочка со стразами» как праздничная метка сочетается с подчёркнуто сниженным, обыденным, грязным занятием – выносом мусора. Такое же сочетание и в выражении «люрекс надела, а жопу вымыть забыла»: внешняя оболочка «праздничного тела» оказывается кажимостью, симулякром, поскольку сами «ризы кожаные» оказываются неподготовленными к празднику, не омытыми от загрязнений материально-телесного низа.

Разумеется, такое покушение на святыню должно иметь причину. Елена сетовала, что в нашей стране ничего здравое не воспринимается, если говорит еврей. Думается, в этом случае она перепутала причину и следствие. На её еврейское происхождение стали обращать внимание постольку, поскольку только «чужой» может покуситься на святыни людей, относящих себя к определённой общности, для «своего» это немыслимо. Собственно, Елена как виртуальный образ также была сакрализована, только со знаком «минус». Её «чуждая» нуминозность носит опасный и разрушительный характер, деструктурирующий сакральные ценности (важные мифологемы) коллектива, называющего
себя общностью русских людей**.

Между тем, выбираясь из сакрально-мифологических дебрей, можно заметить, что понятие хорошего/плохого вкуса весьма относительно и зависит от очень многих факторов – прежде всего, от традиций того или иного сообщества. Не очень понятно, что считать эталоном хорошего вкуса в одежде. Коллекции от-кутюр? Массовые модные журналы? Фантазмы Саши (или Таши?) Строгой? Индивидуальный вкус так называемых «звёзд», также персон сакрализованных с помощью СМИ? Учитывая, что единой для всего общества традиции, чётко регламентирующей, что и когда носить и как структурировать своё тело, у нас нет, дресс-код становится объектом конвенций. Если человек ни под какую конвенцию не подпадает (вообще или конситуативно), то он (она) вправе структурировать свою телесность сообразно своим индивидуальным или узкогрупповым представлениям о правильном/неправильном, прекрасном/уродливом. И в этом случае дама, выносящая мусор в люрексе и стразах ничем не хуже олигарха, приезжающего к себе в офис в джинсах, футболке и кроссовках – и та и другой конситуативно находятся вне конвенций.
Ч. 3 следует.

*Среди лжеюзеров об этом хорошо пишет на украинском материале этногра Мария Маерчик (одна статья на русском языке, другая – на украинском).
http://abyss111.livejournal.com/2317.html#cutid1
http://abyss111.livejournal.com/1582.html#cutid1

** Мою статью об амбивалентном образе инфернального еврея (с его мифологической "чуждостью") в старообрядческом фольклоре придётся, по-видимому, выложить сюда.