Медсестра Мария
Булат Окуджава
А что я сказал медсестре Марии,
когда обнимал ее?
— Ты знаешь, а вот офицерские дочки
на нас, на солдат, не глядят.
А поле клевера было под нами,
тихое, как река,
и волны клевера набегали,
и мы качались на них.
И Мария, раскинув руки,
плыла по этой реке.
И были черными и бездонными
голубые ее глаза.
И я сказал медсестре Марии,
когда наступил рассвет:
— Нет, ты представь: офицерские дочки
на нас и глядеть не хотят!
1957
Мало кто понимает, насколько эта песня чудовищна. По крайней мере, мало кто из мужчин. Влезть в мокасины медсестры Марии в подобной ситуации им не дано, что, в общем, определяется естественным порядком вещей.
А Булат Шалвович был свирепо беспощаден к себе. Наверное, как всякий истинный интеллигент - "это что-то с совестью", как говорил Гибарян у Тарковского. А впрочем, сегодня подумала: вот ведь и Пушкин, хоть интеллигентом его, как будто, не назовёшь, написал: "И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю..." Что нужно, чтобы не страдать синдромом Бэлпингтона Блэпского и с отвращением читать жизнь свою - при этом не смывая строк печальных? Праведность? Постоянная рефлексия? Смелость? Вера? Всё вместе?
Не знаю.
А что песня чудовищная, я поняла на концерте Елены Камбуровой. Ей-то любые мокасины и галоши не велики. (Мечта: чтобы она спела "Fais comme si, mon amour..." из репертуара Эдит Пиаф). На концерты Камбуровой я хожу плакать. Видимо, так, как древние греки ходили плакать в театр на трагедию. У меня за десять лет уже сложился ритуал: непременно чёрное маленькое платье и косынка красно-белая или красно-чёрная на шее. И всегда одна, никого с собой не беру. Особенно "обезьяньего близнеца по геному", как выразилась Леночка. Плакать лучше в одиночку. Никто не будет с любопытством вертеть головой, а ещё того хуже - сострадательно брать за ручку. Когда Камбурова поёт - это вселенская бездна одиночества и одновременно общность с чем-то высшим. Она, как и Лина Мкртчян, несёт божественное женское начало.
...И ничего-то не могу с собой поделать - с третьей примерно песни начинатеся слёзный ток. Даже когда о весёлом поёт. Куда-то так голос попадает, где живёт слёзная туча. Как у народных плакальщиц. Только у тех - ударом под вздох, а здесь - в мягких руках ма-аленькая иголочка... Тык - и вот уже только б не в голос.
Булат Окуджава
А что я сказал медсестре Марии,
когда обнимал ее?
— Ты знаешь, а вот офицерские дочки
на нас, на солдат, не глядят.
А поле клевера было под нами,
тихое, как река,
и волны клевера набегали,
и мы качались на них.
И Мария, раскинув руки,
плыла по этой реке.
И были черными и бездонными
голубые ее глаза.
И я сказал медсестре Марии,
когда наступил рассвет:
— Нет, ты представь: офицерские дочки
на нас и глядеть не хотят!
1957
Мало кто понимает, насколько эта песня чудовищна. По крайней мере, мало кто из мужчин. Влезть в мокасины медсестры Марии в подобной ситуации им не дано, что, в общем, определяется естественным порядком вещей.
А Булат Шалвович был свирепо беспощаден к себе. Наверное, как всякий истинный интеллигент - "это что-то с совестью", как говорил Гибарян у Тарковского. А впрочем, сегодня подумала: вот ведь и Пушкин, хоть интеллигентом его, как будто, не назовёшь, написал: "И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю..." Что нужно, чтобы не страдать синдромом Бэлпингтона Блэпского и с отвращением читать жизнь свою - при этом не смывая строк печальных? Праведность? Постоянная рефлексия? Смелость? Вера? Всё вместе?
Не знаю.
А что песня чудовищная, я поняла на концерте Елены Камбуровой. Ей-то любые мокасины и галоши не велики. (Мечта: чтобы она спела "Fais comme si, mon amour..." из репертуара Эдит Пиаф). На концерты Камбуровой я хожу плакать. Видимо, так, как древние греки ходили плакать в театр на трагедию. У меня за десять лет уже сложился ритуал: непременно чёрное маленькое платье и косынка красно-белая или красно-чёрная на шее. И всегда одна, никого с собой не беру. Особенно "обезьяньего близнеца по геному", как выразилась Леночка. Плакать лучше в одиночку. Никто не будет с любопытством вертеть головой, а ещё того хуже - сострадательно брать за ручку. Когда Камбурова поёт - это вселенская бездна одиночества и одновременно общность с чем-то высшим. Она, как и Лина Мкртчян, несёт божественное женское начало.
...И ничего-то не могу с собой поделать - с третьей примерно песни начинатеся слёзный ток. Даже когда о весёлом поёт. Куда-то так голос попадает, где живёт слёзная туча. Как у народных плакальщиц. Только у тех - ударом под вздох, а здесь - в мягких руках ма-аленькая иголочка... Тык - и вот уже только б не в голос.
