Мемуар на сон грядущий

http://maria-gorynceva.livejournal.com/3805.html

Дед мой, Артёмий Аверкиевич, коего так пронзительно напоминает своей носатой физиономией ********, был классный химик, хотя за плечами его была Тимирязевская академия, где, как будто, химия основной дисциплиной не являлась. Преподавателем он тоже был от Бога, и сохранилась тетрадка с записями - дед прорабатывал систему Станиславского. Он считал, что преподаватель должен быть артистичен, чтобы "держать зал". И при этом зорким оком ему необходимо вовремя заметить, что кто-то не понял объясняемый материал, вернуться к вопросу, который не был понят, и ещё раз, но по-другому, подать его публике. После войны бабушка ходила на его лекции, усаживалась на заднюю парту и тщательно, как методист РОНО, записывала все плюсы и минусы. Дома дед внимательно прорабатывал её записи и, если соглашался с замечаниями, вносил необходимые коррективы как в лекционный курс, так и в свою манеру подачи материала.

Деда забрали на войну со сборов, на которых он пробыл уже месяц, так что для него война и разлука с домом началась на месяц раньше. До 1944 года, когда началась война с Японией и их часть перевелив Порт-Артур, он служил начальником химзащиты в порту Владивостока, где отвечал и за регенерацию воздуха в подводных лодках, а затем - в Артёме, и в письмах, которые он посылал оттуда, военно-полевая цензура вымарывала его подпись - Артем, дабы не навести никого на мысли о его дислокации.

Году в 43-м его части был приказ провести учения: заражение некоей указанной местности ипритом и последующая дегазация. Учения провели, прошли они успешно, а где-то через месяц в госпиталь доставили двух солдатиков с ожогами, похожими на ожоги от иприта. Деду эта ситуация грозила трибуналом - получалось, что учения проведены недобросовестно, местность не была дезактивирована. Он явился в госпиталь, осмотрел солдат и сказал: "Нет, это не иприт." "Как не иприт, - возмутился присутствовавший особист, - а что же тогда? Докажите, что не иприт." Дед доказал - привёл особиста в лабораторию, взял пробирку с ипритом и приложил её горлышко к своей левой руке. Полученный ожог сравнили с теми, которые были на солдатах - и правда, не то. Особисты стали утверждать, что солдаты были обожжены парами иприта. Дед взял ещё одну пробирку, нагрел её и опять поднёс к своей руке. И этот ожог окзался "не таким". И ещё два раза ему пришлось жертвовать рукой - у него после этого осталось четыре круглых белых шрама. Было очевидно, что это не иприт. Но что же? На счастье деда, в госпиталь поступила женщина с таким же ожогом, что и у солдат - но она собирала ягоду достаточно далеко от места учений, так что было уже окончательно ясно, что иприт не имеет к этому никакого отношения. Тут особисты догадались допросить солдатиков - и те признались, что бегали в самоволку - купаться - и скрывались от глаз командования в высокой траве. Там они попали на растение, называемое в народе "неопалимая купина" (ясенец). Оно выделяет ядовитые вещества, вызывающие химический ожог второй степени, который действительно напоминает ожог, вызванный ипритом. Так же о купину обожглась и женщина, ходившая по ягоды. (http://www.leq.ru/Soc/Eco/Uzhasnoe-rastenie ). Обвинения с деда были сняты.

В 44-м году их часть перевели в Порт-Артур, потом в Дайрен (Дальний). Кладбище Порт-Артура, по словам деда, за время его пребывания выросло вдвое - люди пили древесный спирт. Ему приходилось ещё заниматься анализом спиртов, чтобы пресекать утечку древесного спирта. Это фатально сказалось на его послевоенном пристрастии к спирту этиловому.

Возвращаясь с войны, дед посредством грабежа в некоем китайском магазине завладел какими-то особенными химическими реактивами, которых у нас в стране тогда попросту не было, и привёз их в Мичуринск. Очень малая толика этих реактивов досталась и маме, которая под руководством отца в его лаборатории ставила все полагающиеся по школьной программе опыты по химии. Дед говорил ей: "Лучше ты побей химическую посуду у меня здесь, сейчас, чем потом, когда тебя возьмут на работу". Мамина университетская преподавательница по химии удивлялась, что впервые видит студентку, которая умудрилась не сломать даже ни единой стеклянной палочки.

Ещё он привёз с дальнего Востока два неких чудодейственных китайских лекарства, Одно было бальзамом от ожогов, а другое - порошок, прекрасно спасавший от самых лютых мигреней и ещё от чего-то. Лекарство это, естественно, в один прекрасный день кончилось, и бабушка насыпала в хорошенькую коробочку с иероглифами обычную пищевую соду (надо ж было её где-то хранить). У деда на кафедре одна сотрудница маялась страшнейшими мигренями. "Вот погодите, я вам лекарство принесу", - пообещал дед и принёс белый порошок (он не знал, что китайское снадобье уже всё вышло). Дама приняла соды, и ей полегчало. Так было несколько раз, пока на кафедре однажды не появилась бабушка и не увидела знакомую коробочку с иероглифами. "О, - обрадовалась она, - а я-то думаю: куда у меня сода подевалась!" "Как сода! ? - вскричала потрясённая дама, подверженная недугу. - Но ведь помогало же!" Увы, целебную соду бабушка забрала домой.