Мемуар на сон грядущий

http://maria-gorynceva.livejournal.com/3805.html

Дед мой, Артёмий Аверкиевич, коего так пронзительно напоминает своей носатой физиономией ********, был классный химик, хотя за плечами его была Тимирязевская академия, где, как будто, химия основной дисциплиной не являлась. Преподавателем он тоже был от Бога, и сохранилась тетрадка с записями - дед прорабатывал систему Станиславского. Он считал, что преподаватель должен быть артистичен, чтобы "держать зал". И при этом зорким оком ему необходимо вовремя заметить, что кто-то не понял объясняемый материал, вернуться к вопросу, который не был понят, и ещё раз, но по-другому, подать его публике. После войны бабушка ходила на его лекции, усаживалась на заднюю парту и тщательно, как методист РОНО, записывала все плюсы и минусы. Дома дед внимательно прорабатывал её записи и, если соглашался с замечаниями, вносил необходимые коррективы как в лекционный курс, так и в свою манеру подачи материала.

Деда забрали на войну со сборов, на которых он пробыл уже месяц, так что для него война и разлука с домом началась на месяц раньше. До 1944 года, когда началась война с Японией и их часть перевелив Порт-Артур, он служил начальником химзащиты в порту Владивостока, где отвечал и за регенерацию воздуха в подводных лодках, а затем - в Артёме, и в письмах, которые он посылал оттуда, военно-полевая цензура вымарывала его подпись - Артем, дабы не навести никого на мысли о его дислокации.

Году в 43-м его части был приказ провести учения: заражение некоей указанной местности ипритом и последующая дегазация. Учения провели, прошли они успешно, а где-то через месяц в госпиталь доставили двух солдатиков с ожогами, похожими на ожоги от иприта. Деду эта ситуация грозила трибуналом - получалось, что учения проведены недобросовестно, местность не была дезактивирована. Он явился в госпиталь, осмотрел солдат и сказал: "Нет, это не иприт." "Как не иприт, - возмутился присутствовавший особист, - а что же тогда? Докажите, что не иприт." Дед доказал - привёл особиста в лабораторию, взял пробирку с ипритом и приложил её горлышко к своей левой руке. Полученный ожог сравнили с теми, которые были на солдатах - и правда, не то. Особисты стали утверждать, что солдаты были обожжены парами иприта. Дед взял ещё одну пробирку, нагрел её и опять поднёс к своей руке. И этот ожог окзался "не таким". И ещё два раза ему пришлось жертвовать рукой - у него после этого осталось четыре круглых белых шрама. Было очевидно, что это не иприт. Но что же? На счастье деда, в госпиталь поступила женщина с таким же ожогом, что и у солдат - но она собирала ягоду достаточно далеко от места учений, так что было уже окончательно ясно, что иприт не имеет к этому никакого отношения. Тут особисты догадались допросить солдатиков - и те признались, что бегали в самоволку - купаться - и скрывались от глаз командования в высокой траве. Там они попали на растение, называемое в народе "неопалимая купина" (ясенец). Оно выделяет ядовитые вещества, вызывающие химический ожог второй степени, который действительно напоминает ожог, вызванный ипритом. Так же о купину обожглась и женщина, ходившая по ягоды. (http://www.leq.ru/Soc/Eco/Uzhasnoe-rastenie ). Обвинения с деда были сняты.

В 44-м году их часть перевели в Порт-Артур, потом в Дайрен (Дальний). Кладбище Порт-Артура, по словам деда, за время его пребывания выросло вдвое - люди пили древесный спирт. Ему приходилось ещё заниматься анализом спиртов, чтобы пресекать утечку древесного спирта. Это фатально сказалось на его послевоенном пристрастии к спирту этиловому.

Возвращаясь с войны, дед посредством грабежа в некоем китайском магазине завладел какими-то особенными химическими реактивами, которых у нас в стране тогда попросту не было, и привёз их в Мичуринск. Очень малая толика этих реактивов досталась и маме, которая под руководством отца в его лаборатории ставила все полагающиеся по школьной программе опыты по химии. Дед говорил ей: "Лучше ты побей химическую посуду у меня здесь, сейчас, чем потом, когда тебя возьмут на работу". Мамина университетская преподавательница по химии удивлялась, что впервые видит студентку, которая умудрилась не сломать даже ни единой стеклянной палочки.

Ещё он привёз с дальнего Востока два неких чудодейственных китайских лекарства, Одно было бальзамом от ожогов, а другое - порошок, прекрасно спасавший от самых лютых мигреней и ещё от чего-то. Лекарство это, естественно, в один прекрасный день кончилось, и бабушка насыпала в хорошенькую коробочку с иероглифами обычную пищевую соду (надо ж было её где-то хранить). У деда на кафедре одна сотрудница маялась страшнейшими мигренями. "Вот погодите, я вам лекарство принесу", - пообещал дед и принёс белый порошок (он не знал, что китайское снадобье уже всё вышло). Дама приняла соды, и ей полегчало. Так было несколько раз, пока на кафедре однажды не появилась бабушка и не увидела знакомую коробочку с иероглифами. "О, - обрадовалась она, - а я-то думаю: куда у меня сода подевалась!" "Как сода! ? - вскричала потрясённая дама, подверженная недугу. - Но ведь помогало же!" Увы, целебную соду бабушка забрала домой.

"Ямщик довезёт"

http://maria-gorynceva.livejournal.com/3393.html

Наше школьное образование, изрядно пострадавшее на всех фронтах, особенно страдает в области "второстепенных" наук, среди которых география. Наверное, предполагается, что она нужна - да и то в минимальном мастштабе - капитанам дальнего плавания и логистикам.

Мама (преподаёт в НГУ минералогию на ГГФ) рассказывала мне: - Придумываю им (студентам) всякие запоминалочки. Но как их придумывать, если, куда ни ткни, прореха в образовании?

Спрашиваю их: "Где находится Парнас?" Отвечают: "На Урале".

На одном из последних экзаменов, по её словам, миру и экзаменаторам было поведано, что город Норильск находится "на Юго-Западной оконечности Азии".

Интересно, это где? В районе Стамбула, что ли? Или в Ормузском проливе? Или на мысе Кумари? Ещё сыскать бы её, эту "оконечность" - где она у Азии, а?

...А и верно - зачем она, эта география, даже геологам? Особенно тем, кто в поля не собирается? Ямщик - пардон, турагентство доставит до места. Так на полном серьёзе утверждал один мальчик-нефтяник.

На склоне дня

http://maria-gorynceva.livejournal.com/2407.html

Когда ты беден, вдруг открываешь для себя столько радостей, что это кажется немыслимым. Я написала дзуйхицу "Радости бедных", но увы, одобрения тех, к кому я прислушиваюсь, оно не получило, а стало быть, надо переделывать. Ради тех вещей, что мне самой нравились, переделаю, но это займёт время и потребует вдохновения.

А впрочем, о радости: в прошлый четверг Эн. оставил у меня кусочек заплесневелого сыру, рокфора или чего-то подобного. Вчера я нечаянно нашла этот сыр (хорошо, что не пропал) и утром сегодня медленно ела его со сладким чаем. Какое ресторанное уедие сравнится с моим царским пиром?

Чего я хочу больше всего? Ну, например, услышать Псалмы Давидовы на языке псалмопевца. А может, даже спеть самой.

Тут же вспомнилось вдруг, по прихотливому свойству памяти: Д. в своё время утверждал, будто Анна Ахматова - еврейка, на том лишь основании, что

"Во мне печаль, которой Царь Давид
По-царски одарил тысячелетья".

Чему я завидую? Вот тут могу сказать со всей определённостью - лишь одному. Я никогда, никогда не напишу, не сумею так:

"Сестра моя, возлюбленная,
Прекрасна ты, как Фирца,
Желанна, как Иерусалим,
Грозна, как полки со знамёнами".

Перевод какой-то протестантский, но сути это не меняет. Грозна, как полки со знамёнами - и каждый раз неизменно перехватывает горло.

Эн. спрашивал меня, довольна ли я моей жизнью. Если подумать, то да: я очень богатый человек, мне всю жизнь отчаянно везло. Мне везло даже до моей жизни - начиная, наверное, с того момента, когда моя бабушка, отправившаяся из города Козлова (он же Мичуринск) в эвакуацию с двумя детьми отказалась принять приглашение знакомого врача и сесть в санитарный поезд, который буквально через час разбомбили в щепы.

Эн. старательно борется...

http://maria-gorynceva.livejournal.com/1429.html
Эн. старательно борется с собой, со мной, с оккультизмом и мракобесием, с противниками прививок, с энтропией окружающего мира и за свет разума.

Всё думаю: где граница, за которой надо прекратить бороться и принять? Особенно - себя. До каких пределов нужно себя ломать, чтобы не стать "самоломаным"? И надо ли ломать? А может, лучше упорно, но осторожно гнуть?

Мне кажется, что вся наша русская смута в умах от того, что мы никак не можем принять себя. Всё боремся с собственной историей, то гордясь ею, то стыдясь, но не принмая её такой, какой она уже случилась: когда-то величественной, когда-то нелепой, когда-то страшной, когда-то постыдной... "Еже писах, писах", что теперь переделаешь? Но в собственных умах мы то полные недотёпы, ни на что не способные по сравнению, например, с англо-саксами, то богоносные сыны света. Тьфу. Отчего бы не признать, что во языцех каждый и впрямь особенный, принять это и обратить свою особость в достоинство?

Вопросы повисают. Наверное, кому-то выгодней человецы и языцы, которые борются. С собой, между собой, с жизнью и окружающим миром.... Потому что пока они борются, они не имеют возможности посмотреть на себя и принять себя. Принявший себя - целен, а потому силён. Кому нужны сильные?

Без темы

Мы выгнали природу в дверь, в том числе, и в себе самих. А она, гремя и царапаясь, старательно лезет в форточку.

В чём так называемый прогресс человечества? В развитии технологий и машинерии? Это хорошо (вот не смогла бы я печатать здесь мои мысли), но развивается ли сам человек? Перелопатив гору литературы по долгу профессии, начинаю в этом сомневаться. Более, того, мне видится, что с полным подавлением животного начала в себе человек начал регрессировать. Древние выпускали зверя во время мистерий и отправлений оргиастических культов. Были ритуалы, очерченные рамками праздников. Зверю давали побегать, так что общество могло надеяться, что хотя бы часть его членов не будет звероподобна всё остальное время.

Теперь, получается, остаётся только секс, позволяющий пережить трансперсональное и выпустить побегать зверя. Ну, ещё наркотики и одурманивающие культы. Если бы при этом зверь ещё помнил, что он должен быть чутким и сторожким, чтобы вовремя унести ноги от опасности! Увы, эта разжиревшая полуприрученная тварь, как правило, сохраняет кровожадность, но полностью теряет звериную чуткость.

Эн. ходит, громко "печатая шаг", а попросту - грохоча ботинками. Так он заявляет миру о себе. Всё бы ничего, если б он не заявлял о себе соседям в гулком подъезде, далеко за полночь. Это - от человека асфальта, а не от дикого человека. Даже слоны, которым, кроме человека, некого бояться, оказывается, ходят тихо. Мне ближе кошачья грациозность Эм., ступающего почти неслышно и умеющего замереть в любой момент. Мужчины на тренировках по рукопашке похожи на сильных, гибких животных и вызывают во мне нечто глубоко природное, какой-то тёмный восторг древних гоминид.